Опасный роман - Страница 26

— Можно подумать, вы к нему испытываете симпатию.

— Я не испытываю к нему ненависти. Это разные вещи.

— Почему? Он же преступник.

— Я и сам не святой. Вся моя жизнь, если задуматься, сплошное отклонение от норм, правил и законов. Даже легион… Он ведь вне закона во многих странах.

— Вы преступали закон?

— А вы в этом не сомневаетесь?

— Нет. То есть… почему мы с вами никогда не разговариваем нормально?

— Потому, что вы все время защищаетесь.

— А вы?

— И я тоже. Я не привык разговаривать с женщинами.

— Презираете нас?

— Нет. Не знаю — и опасаюсь.

— Вы не похожи на человека, который опасается хоть чего-то.

Кривая волчья ухмылка была Лили ответом.

— Не боятся дураки и дети. Нормальный человек боится неизвестности.

— Вы никогда не общались с женщинами?

— Мисс Норвуд, вы умеете задавать прямые вопросы, это надо признать. Что ж, в таком случае вы сможете выслушать такой же прямой ответ. Я общался с женщинами. Спал с ними. Иногда одну ночь, иногда десять. Никогда не оставался навсегда. Не брал обязательств и не давал обещаний.

— Почему?

— Считал, что не имею на это права. Я в армии с семнадцати лет. Спецназ, наемные войска, легион, охрана. У меня нет дома, нет места, где меня ждут. Своей женщине я мог бы предложить только одинокие ночи и полную неизвестность. Солдат удачи не хоронят с почестями. Чаще всего их вообще не хоронят.

— Джереми тоже служил.

— Он пошел в легион от пресыщенности. Я — от голода. Да-да, не смейтесь. Там хорошо платили, только и всего. Раш шел за романтикой, я за деньгами. Он из хорошей семьи, окончил колледж, собирался в университет. В его кругу было принято драться по-честному и до первой крови. Я вырос там, где в драке главное — не упасть на землю. Упадешь — забьют ногами. Раш учился драться, я учился не драться. Я больше ничего на свете не умел.

Лили вздохнула.

— Мистер Фергюсон… Давайте пойдем, а? Или я упаду и больше не встану. Я не такая уж и выносливая.

— Вы то, что надо. Потерпите. Отеля «Хилтон» я вам не обещаю, но крыша там есть, и дрова сухие, а жрат… поесть я взял с собой.

И они пошли.

Полянка оказалась зыбкой пленкой из травы и ряски. Под ней лежал бездонный и страшный мир африканского болота, над ней вились только комары. Фергюсон ориентировался на неприметные сучки, загнутые ветви деревьев и кустов, плоские камушки, покачивающиеся на поверхности болота. Один раз он оступился, и его нога тут же ушла в трясину. Страшно выругавшись, он стремительно вытащил ногу, и Лили едва не заорала, увидев громадную пиявку, присосавшуюся к колену ее проводника. Сам Фергюсон реагировал на нее очень буднично, просто достал зажигалку и прижег скользкую тварь. Пиявка сжалась в черный блестящий шарик и отвалилась. Лили шумно выдохнула, а Фергюсон холодновато заметил:

— Не жду от вас подобных подвигов, но на всякий случай запомните: здесь лучше никого от себя не отрывать. Эти твари любят откладывать личинок в ранку. Если отодрать эту пиявку, через пару часов может распухнуть вся нога.

— Ужас какой!

— Это жизнь. Они здесь живут по своим законам. Мы с вами просто гости, причем непрошеные.

Еще несколько мучительных минут — и впереди забрезжил просвет. Вернее, наоборот. Впереди стояла стена камышей, за ними оказалось небольшое пространство чистой воды, а потом уже твердая земля. Лили с рекордной скоростью достигла берега и рухнула на песок, глотая воздух и ощущая, как тошнота толчками подкатывает к горлу.

Фергюсон сел рядом, разулся, внимательно осмотрел свои ноги, носки и ботинки, затем решительно взял Лили за ногу. Она воспротивилась бы, если бы у нее были силы, но сил не было. Сильные жесткие пальцы быстро пробежали по коже, странно чувствительной после многочасового пребывания в сырости. Осмотрев таким же образом и вторую ногу, удовлетворенный Дон Фергюсон немедленно потерял к девушке всякий интерес и ушел в хижину, которая на первый взгляд казалась грудой беспорядочно наваленных сучьев и сухой травы. Через пару минут над крышей заструился полупрозрачный дымок. Лили лежала на песке и думала, что все-таки зря она поддалась импульсу поехать в Африку.

Бред какой-то. Несколько дней назад она носила твидовую юбку, ездила на велосипеде в магазин и на машине в библиотеку. Кошка мурлыкала вечером у камина, и вся жизнь на много лет вперед была известна и понятна.

Теперь она лежит посреди африканской чащи, мокрая, усталая и грязная. Ее преследует и хочет убить человек, которого она очень недолго считала своим отцом. Ее обвиняют в убийстве двух человек. И даже те, кто взялся помочь ей, не слишком верят в ее невиновность…

— Мисс Норвуд? Не спите? Пошли выпьем и согреемся.

— Опять ваше пойло? Ни за что!

— Зачем? Чай закипает. Самогон здесь на вес золота. Кстати, если будет знобить или с животом почувствуете нелады — скажите. Если с самого начала хватануть полстакана, никакая малярия-дизентерия не страшна.

— Еще бы! Им в самый раз клопов морить. Можно вас попросить…

— Желание леди — закон.

— Зовите меня по имени. По-моему, очень глупо обращаться посреди леса к мокрой и грязной девице «мисс».

— Отлично. Значит, Лили. Тогда уж и вы меня. Когда вы говорите «мистер Фергюсон», я все время вспоминаю свою первую учительницу.

— Она звала вас «мистер Фергюсон»?

— Она звала меня «паршивый мальчик», но интонация — одна в одну.

— Я больше не буду. Простите меня.

— Ничего. Не растаю, не сахарный.

Они сидели босиком на теплом песке и пили чай из жестяных кружек. Снаружи кружки были черными от копоти, а чай напоминал деготь цветом и консистенцией, но Лили почувствовала себя значительно лучше. Теперь ей хотелось говорить. И слушать. Она еще не все для себя выяснила.